Каждый из нас помнит место, где прошло его детство. Для меня это мой переулок… Именно здесь, в 3-м Пятницком переулке, мой отец Вениамин Николаевич Русов построил дом, в который мы переехали в 1956 году из села Кудинцево. Земельный комитет выделил отцу и соседям Неплюевым всего по 4 сотки и на дом с сараем, и на крошечные грядки, «отрезав» эту землю у Марии Власьевны Буниной. Конечно, она не была от этого в восторге, несправедливо обижаясь на новых соседей. Даже первое время с родителями не здоровалась. Или могла зайти на нашу «усадьбу» (благо, забор нас первое время не разделял) и, с любовью поглаживая оставшиеся после выкорчевки яблони и вишни, громко восклицать: «Яблонька, моя красавица! Что эти сволочи с тобой сделали?!»
Родителям, особенно гордому отцу, эти причитания очень не нравились, и вскоре он из каких-то ошметков досок поставил-таки забор.
Что касается Марии Власьевны, то она со временем успокоилась и по-дружилась с нами. Даже угощала нас с сестрой вишнями и малиной из остатков своего некогда огромного сада.
Соседями справа, как я уже сказала, были Неплюевы – Виктор Михайлович и Анна Петровна (она скончалась совсем недавно). С ними жила мать Виктора – баба Феня, Фаина Игнатьевна. Человека такой доброты я не припомню! На больных ногах она целый день топталась по хозяйству, зорко присматривала за внуками Таней и Сережей. А ещё всячески прикармливала двоих внуков от дочери Нади, которая рано умерла. Муж её Григорий Яковлевич Бобыр вскоре женился вторично, но мачеха к пасынкам Вовке и Сашке относилась прохладно. Полуголодные, они днями пропадали на улице и, конечно, «паслись» у бабы Фени, которая звала их в дом, когда невестка была на работе.
Рядом с Неплюевыми стоял дом супругов Волненко. Мария Тимофеевна работала в спецдоме ребёнка и внешне была строга. Но только внешне. А её муж Николай Васильевич, инженер на винзаводе, улыбался всем, едва войдя в переулок. Потому что каждый вечер возвращался с работы немного пьяненький от вина, что рекой текло на винзаводе. Он любил останавливаться возле соседей или с нами, ребятней, и говорить что-то смешное и хорошее...
Потом шёл дом Захаровых – Петра Александровича и Раисы Васильевны. Он работал водителем автобуса в автоколонне, а она – буфетчицей в знаменитой льговской забегаловке «Зелёный шум» на центральной улице. Публика там была соответствующая, матерщинная. Но если было дежурство Раисы Васильевны, пьяные голоса переходили на шёпот. Потому что вид у нее был строгий и неприступный.
Захаровы жили по тем временам крепко, первый телевизор в 1962 году появился именно у них в доме. Смотреть его собиралось пол-переулка! И взрослые, и дети у них, в сверкающем чистотой зале, сидели допоздна, если шёл «Голубой огонек», который тогда только появился. Предполагаю, что хозяева были не в восторге от такого количества зрителей, но никогда и виду не подали! А Раиса Васильевна даже часто угощала детей во время просмотра шоколадными конфетами – большой редкостью в семьях того времени.
У них были дочь Таня и сын Саша. Таня держалась настоящей аристократкой в лучшем смысле этого слова. Конечно, за это над ней ребятня переулка подшучивала: белых ворон в стае ведь неизбежно поклёвывают. Но Таня к разным колкостям относилась снисходительно и вообще жила в своём мире – в мире книг, которые она читала запоем. И не только читала, но и любила пересказывать сюжеты тем, кому было интересно. Мне, например. От неё я узнала о существовании Александра Дюма, Жорж Санд и других романтиков, а главное – почувствовала, как интересно в Танином мире, где действовали благородные люди с сильными страстями. Думаю, это определило вскоре и мою склонность к запойному чтению.
Через два дома от Захаровых, вниз по переулку, жили Кузьма Илларионович и Анна Ивановна Кучерявых со своими очень воспитанными детьми Тамарой и Володей, у которого почему-то было прозвище «Плюсик». Может, он в школе его заработал, так как учился прекрасно… Кузьма Илларионович работал учителем труда в школе для глухонемых и был строг и педантичен. А жена его, напротив – открыта и улыбчива. Если ты заглядывал к ним в дом, то тебя обязательно угощали булочкой или печеньем, которые выпекались в этом доме, наверное, постоянно, потому что в комнатах всегда витал вкусный запах.
Соседкой Кучерявых была бабушка Иваниха (Александра Ивановна Литвинова) — настоящий прокурор, всё знавший и всем дававший оценки. Иванихе было уже за 70, но пенсию она не выработала, так как после освобождения Льгова, когда пропали документы, и возраст человека записывали с его слов, она решила «помолодеть» на 15 лет. Как, кстати, и многие её ровесницы, которые потом вынуждены были работать в очень почтенном возрасте… Эта бабуля и её соседка в домике напротив баба Галя Ключникова, мать Анатолия Васильевича Ключникова, о котором я, спустя многие годы, незадолго до его кончины, писала в материале «Гражданин Вселенной», работали метельщицами. Эти женщины, как и еще несколько других, каждый день подметали улицу Карла Маркса, убирая конский навоз на ней, потому что ездили в те времена не на автомобилях, а на телегах, запряжённых лошадьми. Заступали метельщицы на свою нелегкую вахту часов в 5 утра. Между прочим, муж бабы Гали, дедушка Вася, намного её старше, всё посиживавший на лавочке у своего забора, был участником первой мировой войны...
Последним по правой стороне переулка стоял дом Володиных – Сергея Дмитриевича, который работал фельдшером в Нижних Деревеньках, и Екатерины Ивановны, воспитателя детсада. Екатерина Ивановна просто обожала семейные скандалы, и они были слышны чуть ли не по всему переулку. Но через час эта пара могла идти под ручку на виду у невольных свидетелей их разборок, мило воркуя. Женщины над ними подшучивали – за глаза, разумеется. Их дочь Ирочка была слишком мала для участия в наших играх, а вот сын, наш ровесник Володя, охотно к нам присоединялся.
По левой стороне жили Жарких – Зоя Андреевна и дядя Миша. Она работала учителем в восьмилетке, а он каким-то мастером по железкам, которыми у него весь двор был завален. Их дочь Оля (сейчас она Ольга Михайловна Михайлюк) и сын Вова, тоже будучи моложе основной массы подросткового населения переулка, вели свою жизнь несколько обособленно.
А вот их соседи Карлышевы были полной противоположностью! Там любили гостей, жили нараспашку, часто танцевали и пели песни, и заводилой была хозяйка – красавица тетя Лёля. Её старшая дочь Люда являлась нашим атаманом, мнение которого было непререкаемым, а данное ею прозвище тут же приклеивалось к человеку навек. Я, например, получила от нее прозвище «Утконос» и удивилась, найдя эту птицу в учебнике по зоологии. Ничего похожего с её плоским клювом у моего носа не было, но Люде ведь было виднее… Она рано начала встречаться с мальчиками, потому что её обаяние, юмор и находчивость были неотразимы. Мы ей завидовали. Но это было позже…
...А пока нам всем от 8 до 12 лет, и мы шумной ватагой мчимся в берёзовую рощицу, за улицу Асеева! Я от всех отстаю, потому что тащу на руках своего годовалого брата Сашу – тяжёлого, как гиря. А самой мне девять годочков, но я рослая и крепкая, в отличие от миниатюрной сестры Люды, которая всего на год меня моложе. Ах, эти березки! Там можно было всё – кататься по траве, разводить костёр и жарить на нем кусочки хлеба на палочках, бегать наперегонки, рвать цветы, делать из них венки и много чего прочего. Мы резвимся, как щенки. И не замечаем, что дело к вечеру. Домой!
А походы на речку всей гоп-компанией, на другой конец города! Разрешение на это у строгой мамы надо было ещё заслужить, исполнив какую-либо трудовую повинность. Но мы были готовы на всё, лишь бы вырваться из пыльного, раскалённого переулка на свободу, где нас ждал жёлтый пляж, голубая вода и яркая зелень берегов!
Груша... Это огромное дерево росло на огороде деда Голубя и бабки Голубихи (Павла и Марии Гребеньковых, их фамилию я узнала совсем недавно, готовясь писать эти воспоминания). Дед был высок и худощав, с седыми обвисшими усами, из-за чего невозможно было понять, шутит он или говорит серьёзно. А бабуля – маленькая, кругленькая и очень голосистая. На квартире у них в крошечном домике стояла одноногая тётя Поля, которая жила шитьём на заказ. Она и нам с сестрой сшила из красивого фисташкового крепа в чёрный горошек платья – абсолютно одинаковые по фасону.
– Инкубатор, – припечатала Люда Карлышева, увидев нас в этих платьях.
Радость от обновки была уничтожена, и мы надевали платья с того момента по очереди, потому что являть собой «инкубатор» было стыдно.
Но вернёмся к деду Голубю. Любимым его развлечением было подозвать ребятню и доверительно сообщить, что бабка куда-то ушла, и мы можем спокойно потрясти грушу. Все, конечно, мчались к дереву, вытаптывая соседний огород Цыганковых, лихорадочно сбивали груши, набивали ими подолы и майки. И тут со двора деда Голубя раздавался визг, и к нам катилась бабушка Голубиха. Оказывается, дед, направив нас к груше, сообщал супруге, что кто-то на огороде эту грушу трясёт. Это дедово развлечение повторялось не раз, и мы всегда «покупались»… И каждый раз нам влетало от родителей за воровство.
Первая водоразборная колонка появилась в нашем переулке в середине 70-х, а до этого все ходили метров за 700 на перекресток улиц Комсомольская и Черняховского. Женщины с вёдрами на коромыслах, в том числе и наша мама, были привычным зрелищем. Вообще быт был нелёгким, насколько я теперь понимаю. В каждом дворе держали поросят, птицу, а потому колонка поблизости стала такой радостью! Еду и корм для живности готовили на примусах и керогазах (керосин в переулок доставлял на лошади его развозчик и отливал кому сколько надо из большой вонючей бочки, стоявшей на его телеге. Наблюдение за его действиями нам, детям, доставляло радость).
Как много было радости в детстве… В каждом дне, от любой мелочи. От наших игр, которые порой заканчивались ссорами и даже дракой. От разных девчачьих секретов, которыми мы делились, прогнав мальчишек подальше. Как сладко замирало сердце, когда Люда Карлышева, уже девятиклассница, читала нам в своём малиннике «Евгения Онегина». Как мы рыдали на словах Татьяны: «Но я другому отдана и буду век ему верна»!
Любовь… Это было так необычно, ново и прекрасно. Мы стали наряжаться для похода в горсад на карусели, часто меняясь друг с другом «нарядами». Украдкой поглядывали там на мальчиков, а порой выпадало счастье с кем-либо из них взлететь под самое небо на карусельных лодках. И было непонятно, от чего больше кружится голова...
Но смеркалось, и мы торопились домой, в свой 3-й Пятницкий, такой родной и знакомый до мелочей. Спасибо ему! Теперь там живут другие люди. И дома там другие, посолиднее. Детей мало, как и везде, но я уверена, что и им этот кусочек малой родины запомнится навсегда.