На малой своей родине я не была уже много лет. Так уж сложилось… Боюсь теперь чего-то не узнать, улицы перепутать, постучать не в ту дверь. Оказаться непрошеной гостьей в чужом доме боюсь. Потому что нет больше во Льгове дома своего. Родного и незабываемого… Все последние годы жизни в Петербурге он снился моей матушке Надежде Фёдоровне. Дом наш часто будит по ночам и меня. То скрипом створок незакрытого окна, то лёгким запахом цветущей герани – маминой гордости и приюта бабочек-махаонов. Просыпаюсь и тоскую. Потому что был на родине ДОМ, потому что он жил, и жили в нем родные и близкие мне люди.
Не знаю, как там на самом деле, но по спутниковой карте видела: чистенькая улица, старенькие стены бывшей конторы киносети, мясная лавка, ограда городского сада, бывшая восьмилетняя школа… А напротив – стандартный модуль магазина сантехники между двумя пятиэтажками. Картина землякам привычная и ничем особо не примечательная. Но только не для меня. Это не моя картина и не моя история! Уж лучше я оставлю у порога, как было принято в наших домах, свою пыльную обувь и пройдусь босиком по чётной стороне тогдашней улицы КОМСОМОЛЬСКОЙ. Той, что подарила моей семье и моим соседям лучшие в мире детство и юность, зрелость и старость…
В дом номер 40 мы переехали всем семейством из маленькой квартирки на Непиющего, когда мне было лет семь. Вольготно и радостно жилось и там. Мне во всяком случае скучать было некогда: кукол не признавала, а вот к пистолетам и машинкам страсть была нешуточная. В «войнушках» участвовала на правах командира. Звалась я почему-то Митей, в оруженосцах ходила молчаливая и преданная Нина Картамышева, из «отряда» помню Сашу Мухина, Сережу Кафанова, Гришу Нифонтова, Нину Серову, Ларису Южилкину. Бои чаще всего велись на заднем дворе третьей школы, где гранатами служили головки подсолнухов и комья чернозема… Славные воспоминания об этой улице детства!
Был там у меня еще один замечательный дружок – Боря Андреев, живший с мамой Ниной и папой Женей слева по соседству. Добрая память о них осталась у меня и многих льговчан на всю жизнь! Дядя Женя был отменным фотографом, в чьих снимках живет до сих пор Льгов тех далеких лет. Борис дорожил его архивом, сам много снимал и делился с друзьями. Добрый был человек, весёлый и светлый! Тяжело говорить о нём в прошедшем времени… А с ребятами с улицы Непиющего мы позже учились в одной школе, с Ниной Картамышевой – вместе аж до выпускного десятого… Сразу оговорюсь: буду много «якать», ведь это мои личные детские воспоминания, без взрослых отчеств, а порой и без фамилий соседей по улице. Не обижайтесь, если забыла кого или не так назвала по памяти, ведь речь идет о конце 50-х – середине 60-х годов прошлого ещё столетия!
Итак, дом наш по Комсомольской, 40 всегда был в самом центре! И города, и главных его достопримечательностей, и всех важных событий. Райком партии, Красная площадь с затейливыми арочными воротами и Доской почёта передовиков района, вожделенная мной библиотека, тогда еще «жившая» за райкомом, районная больница с вполне привычными для всех лошадиными подводами у деревянных ворот, пожарная часть с водонапорной башней… Конечно, любимый кинотеатр с жутко загадочным несоветским именем «Сакко и Ванцетти», чуть позже – Дом культуры с музыкальной школой! И еще – уютный, кустистый горсад, остервенело охраняемый хроменьким сторожем по прозвищу Крёха. Ух, как гонял он там весь без разбору молодняк своим железным костылем! За что? Да просто так. Сторож ведь, власть! Да и скучно, поди, было дедуле без визга детворы! А мы, аборигены Комсомольской и ряда прилегающих улиц, слетались туда с простынями и одеялками, чтобы, накинув их на кудрявые кусты, оборудовать себе шалаши для игр. Качели, карусели, танцпол и летний кинотеатр, как и скамейки, появились позже, когда стало моим ровесникам уже не по возрасту валяться под кустами и драпать от вредного Крёхи. Словом, жизнь в центре имела неоценимые преимущества для больших и малых…
Новый дом свой я при первом взгляде сразу окрестила «рыжиком» за красную кирпичную кладку стен. Он смотрелся этаким крепким высоким атаманом среди казачьего войска небольших одноэтажных «хаток» слева и справа по «хутору». Когда через несколько лет соседи получили другие квартиры, и домики эти снесли, заменив на две престижные пятиэтажки, рыжий наш атаман перестал чваниться и значительно усох в размерах. Стал даже чуть припадать на левый бок, но по-прежнему держался бодро и независимо, охраняя своих жильцов от сочувствующих взглядов новосёлов…
В старом купеческом доме, где в квартире № 3 нам предстояло жить теперь, не было поначалу никаких удобств, как, впрочем, почти не было их и позже. Топили две печи. Одну из них, в углу большой комнаты, беленую, с резными дверцами, моя бабушка Лена называла незнакомым словом ГРУБКА. Слово помню по сей день! Водичку носили вёдрами из колонки за углом. Да, удобств не было, до ветру бегали в конец двора. Но были удивление и счастье от такой огромной для нас квартиры! Позже дом чуток перестроили. Перекроили для удобства жильцов, сделали отдельные входы для каждой семьи. Но тот старый дом, каким я увидела его впервые, нравился мне больше! Была в нём какая-то тайна, чуть ощутимый запах иной жизни, другого, ненашенского уклада. Так строили свои семейные дома справные хозяева: чтобы навек, чтобы ровный кирпич и стены в полметра толщиной. Чтобы полы деревянные, да чтоб не скрипели и не гнулись под упитанными домочадцами. Чтобы окна были на все стороны света. И обязательно – подвал за крыльцом, просторный, сухой, надежный!..
Вход в дом был поначалу через общую дверь. Налево – квартира Языковых: дядя Ваня, технарь и мечтательный после ста граммов поэт-самоучка, жутко гордившийся открывшимся внезапно талантом. Тётя Валя, родом из Дерюгино, крикливая «рыжуха», любительница похвастать и нещадно приврать. На наших дворовых посиделках коронным номером её шла песня «Деревенька моя». Их дети – Тамара и Валера. Томка дружна была с моей младшей сестричкой Ирой, а шкодун и проныра Валерка, неудачно упавший с дерева и оставшийся хромым на всю жизнь, был тайно влюблен в Иринку. И вымещал свою страсть всяческими знаками внимания типа дразнилок, щипков, зуботычин и порчи девичьего имущества. За что был неоднократно бит девчатами и изгнан из общих игр …
Во второй квартире, сразу под лестницей, очень тихо и отрешённо жили Юлия Алексеевна Портнова и её старенькая мама. Обе служили в местной церкви, носили тёмные одежды. Расцветали, когда приезжал сын Юлии Алексеевны – Геннадий, учёный человек, страстно влюблённый в нашу Сашеньку, младшую сестру мамы. А в другого брата, тоже взрослого и симпатичного Алика, была по малолетству безответно влюблена я. Хочу заметить, что любовный аромат в пору моего девичества просто витал под сводами нашего дома! Это потом, со временем, «квартирный вопрос» подпортил тёплые соседские отношения. Но об этом вспоминать не хочу и не буду – больно…
Лестничка на второй этаж выводила на просторную площадку, где справа жила семья Смоляковых. Павла Ивановича, морского «адмирала», как все любовно величали его, помню высоким седовласым красавцем. Вальяжным, не повышающим голоса даже на свою шумную, вездесущую, вечно всем указывающую, но добрую и щедрую супругу Нину Фёдоровну – тётю Нину Смолякову. После переезда от нас они с Павлом Ивановичем жили на улице Ленина, и её, уверена, помнят многие во Льгове. Обе дочки их – Валя и Наташа – сразу стали для моих родителей эталоном благовоспитанности, а для меня примером для подражания, сущим наказанием для вольнолюбивой натуры. У них единственных было настоящее пианино. Девочки учились в уже открывшейся «музыкалке», и меня в принудительном порядке заставили делать то же. Заниматься на инструменте я ходила к ним. Выдержала учёбу лишь год: скучала на сольфеджио, терпела хор, подкладывала конфетки в дневник учителю музыки Юлии Львовне, чтобы заработать хорошую отметку. Школу я бросила, просидев партизаном месяц в кино в обнимку с нотной папкой, пока обман не раскрыли. Но примечательные фамилии своих музыкальных мучителей помню до сих пор: Холявкин, Шкеблевская, Замулюкина… Очень жалею, что не закончила школу: ведь музыка всю жизнь – свет в моём окошке, но что уж теперь…
Нет уже в живых старших Смоляковых. Мало чего слышала о Вале. А вот толкового харьковского инженера Наташу, внешне напоминавшую Лайму Вайкуле, во Льгове хорошо знают по торговым рядам местного рынка. Что поделать, многим нашим землякам пришлось менять профессии, чтобы как-то выживать на «незалежной»…
О своей квартире в нашем доме сейчас рассказывать не стану. Это отдельная история моей семьи и наших судеб. Ни в двух, ни в сотне слов не получится. Хочу лишь низко поклониться папе Петру Давыдовичу и маме Надежде Фёдоровне за любовь и жизнь, отданную без остатка нам, их дочерям и внукам! За их потрясающе щедрое гостеприимство не только к родным и близким людям, но и просто к тем, кому нужна была помощь и поддержка. У нас всегда «пахло» заботой, как пахнет пирогами многолюдие большого обеденного стола. Кроме родителей и нас с сестричкой, в семье в разное время жили бабушки Елена и Ефросинья, сестра мамы Шурочка, её сын Сережа Хвалев, деревенские родственницы Валя и Наташа, просто знакомая Аня, любимые внуки… Да всех и не упомнить, если честно. Когда летом собирались все вместе, на полу в зале на ночь просто раскидывались перины и матрасы. А уж гости бывали ежедневно и не переводились никогда! Семейный дом наш до последних дней своих любил принимать друзей. И всем находились хлеб, вино и доброе слово…
После перепланировки появились отдельные входы в квартиры. И рядом с нашей поселились новые соседи. О, что это были за люди – Одесса отдыхает! Дядя Сеня и тетя Соня Бердниковы... Отличительной особенностью их квартиры сразу же стал стойкий запах чеснока. «Софочка! Труба зовет уже с утра!» – кричал, намекая на кулеш со стопочкой, хмельной ещё со вчерашнего Семён Федотович. «Сеня, ты идиёт! – помешивая шкворчащую в сковородке яичницу с салом, ворчала Софья Матвеевна. – Ты все-таки просадишь печень или опять упадёшь в уборную!». Мы с сестрой выскакивали на веранду просто послушать этот концерт! Покатывались со смеху и… гордились дядей Сеней, когда он шёл по нашей Комсомольской, важно трубя в духовом оркестрике. Чаще всего траурный марш… А тётя Соня была просто кладезем мудрости и городских сплетен. Удивительное дело: очень редко выходя из дома по причине внушительной тучности, она знала всё и обо всех! Став постарше, я стала понимать и хитрости её, и умение расположить к себе собеседника, выпытать самое сокровенное, чтобы потом по секрету рассказать услышанное всему свету.
Её просто обожал мой маленький сын, бежавший к соседке поутру за новым анекдотом «от бабы Сони», за очередной порцией смешных частушек и прибауток. А ещё – за потрясающе вкусными яблоками белого налива! Яблоня была вроде как Портновых, но никто из соседей не мог устоять перед её ароматом, перед дразнящими сочными плодами. Ветки яблони были почти вровень с открытыми ставнями окна нашего коридора, и тётя Соня сачком для бабочек(!) лихо ловила запретные плоды. Никогда больше не довелось мне отведать таких яблочек! Но коньком семьи Бердниковых были застолья. Чаще всего за нашим столом на веранде... Ели, пили в меру, зато пели много, громко и со вкусом. Чтоб слышали все! Сейчас мы уже так не поём. Да и вообще уже не поём за столом – не модно. А тогда голосили будь здоров! Наша с ней любимая – «Ехал на ярмарку ухарь-купец». И ещё много-много других песен, которым, казалось, подпевали даже стены старого дома… Но нет уже Бердниковых. Ни Семёна, которого так и похоронили вместе с трубой, ни преданной его жёнушки Софьи, ни сыновей их – Николая и красавца Виктора.
Чем дольше я рассказываю о доме и своих соседях, тем отчетливее понимаю: это лишь набросок, жалкая выборка из незабываемых воспоминаний о прошлом. А память как проснулась: подкидывает ещё и ещё. Всё важное, трогательное, щемящее, грустное и смешное. Такое далекое и такое родное! Рассказывать – долго, комкать – обидно. И я подумала: Гайдар, Асеев, Овечкин, герои Великой Отечественной… Помним, гордимся, знаем великих земляков! А мне вот захотелось вспомнить просто соседей с той своей одноэтажной, тихой улицы Комсомольской. Хотя бы по именам, переходя от домика к домику. Вот справа от нас – зажиточные Мурачевы, аккурат возле популярного галантерейного магазинчика. За ними – квартирка Лидочки Лобановой с мамой и бабушкой, которую детвора почему-то считала настоящей колдуньей. Семья фотографа Шаршунова, аккуратная куколка баба Саша… Дальше был домик Бесчеревых, где воспитывался бабушкой Настей и хороводился с девчачьей компанией наш преданный дружбан Валерик, более известный всем как Лэрик. Двор Веры Ковалёвой с дочками-красавицами Галей и Олей, старшей моей подругой, вмещал квартиры семьи Богдановых, у которых мы покупали парное молоко, и ещё одну, где жил дедуля с кем-то из родных.
Ну а дальше – пунктиром, кого помню. Добротный дом Алексея и Антонины Мальцевых с подружкой детства Люсечкой и её младшим братом Сережей. Дальше – семья одноклассницы Ларисы Лукьяновой… В большом и дружном семействе Михиных я проводила очень много времени. С подружкой Олей, её братьями Василием, Сашей и Серёжей. Старшая их сестра Валентина была для нас законодательницей причёсок и моды тех лет… На том же краю улицы, у знаменитого позже магазина по прозвищу «гутап», жил ещё один знакомый – Серёжка Песков. Не забуду, как однажды он прибежал с газетным кульком, полным 20-копеечных дореформенных монет, и позвал меня и еще одну девочку пить газировку с тройным сиропом из автоматов у кинотеатра! Просто монетки в 3 и 20 копеек были одного размера, а кулёк Сергей нашел на чердаке… Случайно. Тогда мы чуть не лопнули от этой газировки, а щедрый пацан получил от родителей по полной программе. Да и «собутыльницам» досталось!..
Теперь – налево по улице. Обожаемая лавочка под густыми сводами дикого винограда! И лавочка, и дом принадлежали очень скромному, в годах уже холостяку Фролу Васильевичу Лукьянчикову. Вот уж кого всегда величали по имени-отчеству! Служил он в церкви, лелеял груши, яблоньки и сливы в своём саду, и, бездетный, очень уж побаивался шумной детворы. (Честно признаюсь: через дырку в заборе мы по-соседски часто «помогали» ему в сборе урожая!). Счастье своё он обрёл, когда пришла наконец в его дом жена Татьяна. Оказалась умницей, красавицей и добрейшей души человеком! Рукодельница, хлопотунья, она буквально отогрела своего Фрол Василича. А какие пышные куличи пеклись у неё по секрету от моего партийного папы – вкуснее не припомню! Через неё познакомились мы с Плахиными. Сначала с Тамарой, а потом и с Иваном, ставшим её мужем. И старшие Плахины, и их дочери Ирина и Светлана были родными в нашей семье. И для нас с сестрой остаются они, известные и уважаемые во Льгове люди, близкими до сих пор!.. Но как же жаль, что не пошептаться больше соловьиными ночами на лавочке, увитой виноградом, с милым сердцу мальчиком! Не услышать грозное папино «Люда, домой!» через открытое сбоку окошко…
Дальше по улице жила скромная, интеллигентнейшая Нелли Михайловна, о которой, кроме имени, ничего не могу вспомнить. И на углу – приличный по размерам дом Анны Алексеевны Литвиненко или привычнее «бабы Нюры». Она приходилась бабушкой Варе Фатеевой, подружке моей сестры. Была скора на расправу, громкоголоса, хорошо известна нашему околотку, но удивительно нежна с внучкой, которую обожала и звала исключительно ВареЩкой...
А между домом бабы Нюры и до самой улицы Карла Маркса тянулся ров. Высокие его края зимой отлично служили саночникам и лыжникам снежной горкой. Правда ли, не знаю, но родители говорили, что ров этот – воронка от разорвавшегося здесь в войну снаряда…
Там, где живут книги в нынешней библиотеке, стоял раньше добротный и какой-то суровый внутри хозяйственный магазин, где даже хомуты висели на стенах. Я бегала туда смотреть, как взвешивают на стальных тарелках весов большущие гвозди, как степенно несут их мужики в газетных кульках, словно это серые трубчатые макароны из бакалеи. Зато чуть дальше, напротив пожарной части, где служил мой отец, а потом недолго и мама, был совсем другой магазин. Называли его традиционно по имени продавца, как это было принято в городе, просто «у Риты». Покупатели точку эту ценили и уважали, потому как имели счастье отовариваться там спиртным.
Дом в конце нашей Комсомольской улицы, напротив больницы, тоже запомнился поименно. Замечательные люди, прекрасные лица, достойные имена трудоголиков и жизнелюбов! Петр Николаевич Шумихин – самый лучший, заботливый и добрый директор нашей школы №3. Его жена, учитель литературы в старших классах, строгая Галина Михайловна Ровская. Главный врач районной больницы Иван Алексеевич Шумаков с семьей. Умница, красавица, спортсменка, любимый классный руководитель всех времен и народов Ирина Фёдоровна Товмач, дай Бог ей здоровья ещё на долгие годы!..
Ну вот и всё, пожалуй. Я возвращаюсь в свой, ещё живой дом детства. Символично, но он начнет хиреть и стареть на глазах сразу после ухода из жизни моего папы. Отец очень заботился о нашем доме, о порядке и чистоте его двора, не выносил соседских разборок. А мама, оставшись совершенно одна в доме без соседей, получивших новое жильё, самой последней из жильцов покинула его стены! Как капитан, сошла по шаткой лестнице со своего тонущего корабля…
А знаете, что мы любили делать в летние вечера с сестрой? Мы выносили на пролёт крыльца старенький плед, ложились на спины и смотрели в небо. Звёзд было так много, мерцали они так ярко и загадочно, что не хотелось говорить и шевелиться. Только мечтать! Мы тогда совсем не умели молиться, просто просили небо каждый о своём. Чтобы жили и не болели родители, чтобы пришла настоящая любовь, чтобы мы всегда могли возвратиться в отчий дом, с порога которого для нас начиналась родина… А ДОМ затихал и грел нас своими теплыми боками, надеясь, что всё так и будет. Всегда.
Людмила ЛИТВИНЕЦ (Голубева)