Он ворвался в нашу школьную жизнь подобно урагану!.. Училась я во Льговской средней школе №1, когда она ещё располагалась на улице Советская – в здании, где теперь Гостевой дом. Директором её долгие годы был Алексей Васильевич Агейченко – невозмутимый красавец, солидный, немногословный, любимец как учителей, так и учеников. Никогда не позволял себе повысить голос на кого-либо, не допекал мелкими придирками коллектив и, казалось, в школьной жизни мало участвовал – царил, так сказать.
Всю «черновую» работу, как и положено, тянула завуч – Таисия Фёдоровна Букреева. Она вела химию и биологию, часто на уроках сверяясь с учебником, зато в организационно-методической работе равных ей не было, и её неожиданного визита на урок учителя побаивались. Думаю, Алексей Васильевич порой умерял административный пыл Таисии Фёдоровны. Во всяком случае, каких-то бурь в стакане воды я не помню. А если б они были, то я бы знала, потому что моя мама, Мария Андреевна Русова, вела в этой школе начальные классы.
Но Алексей Васильевич, при всем его внешнем спокойствии и чуждости какой-либо суете, пристройку к школе сделал, увеличив её площадь почти наполовину. Именно он начал строительство нового здания школы на площади 1 Мая, где она сейчас и располагается с 1967 года. А чтобы оценить этот его административно-хозяйственный подвиг, надо окунуться в 60-е годы прошлого столетия, когда стройматериалы надо было выбивать и доставать – вплоть до гвоздей! Но он с успехом делал это.
Однако в 1965 году Алексей Васильевич заболел раком… Помню его похороны в мае следующего года, на которые пришло полгорода и, конечно, школа в полном составе. Почти все плакали, провожая в последний путь этого замечательного человека.
Сменил его ненадолго на посту директора Геннадий Николаевич Баранов – эрудит, умница, человек с университетским образованием и великолепным чувством юмора. Если б вы знали, как он преподавал биологию! Легко, занимательно, сообщая нам массу информации по предмету, которой не было в учебнике. Это от него мы услышали правду о разгроме в стране генетики, когда пострадали талантливые ученые, которыми руководил Николай Вавилов, а наверх поднялись дилетанты типа Трофима Лысенко, что отбросило наше сельское хозяйство на добрые полстолетия назад.
В общении с учениками и коллегами Геннадий Николаевич был демократичен, тактичен – словом, в школу мы, да и учителя, думаю, тоже, шли с радостью…
А осенью 1966 года у школы появился новый директор – Александр Георгиевич Воропаев. Он пришёл к нам из Льговского райкома КПСС, где руководил отделом пропаганды и агитации. Столько лет прошло, а я не могу вспоминать его однозначно, потому что его яркая личность ну никак не вмещалась в категории «плохой-хороший», а была крайне противоречива. И наше отношение к нему колебалось от обожания до ненависти.
Красивый, с седой гривой волос, он стремительно ходил, почти бегал по школе, вникая в каждую мелочь и давая молниеносную уничижающую оценку любому промаху – ученика ли, учителей. Последние боялись его панически, при посещении им уроков чуть не теряли дар речи. Мама признавалась, что все годы его директорства она шла на работу с внутренней дрожью и, думаю, не она одна.
Некоторые учителя сопротивлялись, не позволяя кричать на себя. Например, сменившая Букрееву на посту завуча Людмила Евгеньевна Павперова – умница и красавица. С такими сильными натурами Воропаев, мне кажется, негласно заключал нечто типа договора: я тебя не трогаю, но и ты мне не мешай руководить, как я считаю нужным.
Уверена, что он не был нарочито зловредным. Просто пришёл в школу со своим чётким представлением, какими должны быть образцовый учитель и хороший ученик. И всем, кто этому его представлению не соответствовал, доставалось по первое число. Делал он нагоняи от всей души, взвинчивая себя до предела, только что руку не поднимал на виновников своего гнева…
Между тем основная масса учеников продолжала являть собой вольнолюбивую стихию, не чуждую разным проказам и промахам. К примеру, футбольный мяч летел с площадки в окно и разбивал стекло. Что тут начиналось! Немедленно собиралась общешкольная линейка, на которой директор, бегая вдоль группы провинившихся, выставленной на позор перед всеми, разражался гневными тирадами о том, что не беречь школьное имущество – преступно. Больше того, те, кто совершает такое преступление, выступают… против Советской власти! И так он всё убедительно излагал, что мы уже начинали настороженно коситься в сторону распекаемых. Некоторых, наиболее строптивых, он буквально изводил придирками, пророча им уголовное будущее. Слава Богу, ребята выстояли и нашли себе потом достойное место в жизни.
Как телёнок с дубом (в рассказе Солженицына), поборолась с Воропаевым и я. У нас в параллельном 10 «В» учились ребята из сёл. Жили они в школьном интернате. Конечно же, директор туда практически ежедневно наведывался с проверками! И вот в один из приходов своих застал сценку: несколько парней стянули мат-расы с кроватей на пол своей комнаты и устроили русскую борьбу. Их желание «размяться» вполне можно было понять, ведь спортзала тогда в школе не было, а актовый зал, где располагались брусья и несколько других спортивных снарядов, а также маты, после уроков закрывался на висячий замок.
Застигнув нарушителей порядка проживания в интернате, Воропаев, естественно, начал метать громы и молнии. Но это ещё полбеды… Наутро он написал приказ об отчислении этих десятиклассников из школы. И вот тут кончилось терпение у нас, всех десятиклассников, без пяти минут выпускников. В конце уроков мы не покинули свои классы, а меня делегировали пригласить на этот спонтанный бунт Воропаева. Я постучала в его кабинет – закрыто. Заглянула в учительскую – его там не оказалось, только завуч Букреева испуганно округлила глаза: дескать, вы понимаете, ЧТО творите?! Ну, мы с час помитинговали и разошлись.
А наутро Александр Георгиевич пришёл в наш класс давать урок обществоведения и эдак ласково спросил: «Оля, мне сказали, что ты меня вчера искала. Зачем?» И тут я как в ледяную прорубь прыгнула – срывающимся от волнения голосом выпалила ему в лицо всё: и про его приказ насчёт ребят, и про его отношение к учителям, и вообще про всю атмосферу в школе, которую постоянно лихорадит. Воропаев побагровел, отвернулся к доске. А потом… Потом он очень убедительно и спокойно вырулил из этой щекотливой ситуации и разве что не извинился перед всеми.
Напрасно я потом опасалась репрессий со стороны директора – их не последовало. Более того, он стал относиться ко мне как-то прямо уважительно.
Но это всё я рассказываю о тёмной стороне этого двуликого Януса. Была и другая сторона – светлая, вызывавшая в наших душах обожание.
Начнём с того, что он блестяще преподавал свой предмет! По-моему, он даже не брал с собой на урок учебник по обществоведению. Сыпал фактами, цифрами как из рога изобилия, вёл урок с актёрским мастерством, так что вызывавший до него у нас зевоту предмет играл всеми красками. То и дело он расцвечивал урок искорками юмора, поэтому все 45 минут наше внимание оставалось свежим. Вспоминаю, как спросил он Надю Бредихину, милую скромную троечницу, о том, какие в нашем государстве существуют формы поощрения граждан. Вопрос этот Надю застал врасплох, она растерялась. Воропаев ждал, склонив голову набок (фирменная его поза). И тут насмешник и отличник Сашка Суржиков начал Наде шепотом подсказывать… Запинаясь, она выдала: «Ну, например, тюрьмы…» Класс грохнул! До слёз смеялся и сам Воропаев.
Помню его счастливое и разнеженное лицо в зале, когда наш вокально-инструментальный ансамбль исполнял разные советские песни и особенно его любимую – «Иванушка». Она звучала не только в каждом школьном концерте, но и на выезде ансамбля в сёла, во Льговский тубсанаторий. Везде он нас сопровождал и был в этих поездках мягким и по-отечески доброжелательным. И деньги изыскал для пошива всем нам, пятерым солисткам, одинаковых платьев из тафты золотого цвета, так что смотрелись мы на сцене классно!
Он принял меня на работу старшей пионервожатой, когда я сразу после школы не поступила в вуз. Был терпелив к моим промахам и организаторской неопытности. Но когда у меня получалось интересное мероприятие, радовался, как ребёнок.
В конце концов, он был отличным хозяйственником и управленцем – школа при нём сияла и гремела от различных побед и наград. Другое дело – какой ценой… Но, повторяю, держал он людей в напряжении не от зловредности, а от постоянного стремления к своему идеалу, на всю жизнь, кажется, оставшись в душе немного революционным романтиком.
Вскоре после смерти жены Виктории Андреевны – женщины полностью ему противоположной, но любящей своего Сашу беззаветно – Александр Георгиевич переехал в Киев к рано овдовевшему сыну Сергею, который во второй раз так и не женился. Жили Воропаевы там втроем: дедушка, сын и внук. Александр Георгиевич время от времени наведывался во Льгов, чтобы получить в банке свою пенсию за несколько месяцев сразу. Российские рубли ему были предпочтительнее, чем украинские гривны. Я иногда встречала его, мы беседовали и оказывалось, что он знает о дальнейшей судьбе почти всех своих выпускников разных лет! От этих встреч у меня оставалось очень тёплое впечатление. Как и от самого Александра Георгиевича: и в старости красивого, умного и непривычно спокойного…
Потом его приезды прекратились, потому что передвигаться ему из-за больных ног стало невозможно. А 28 августа 2015 года пришла весть о кончине нашего неистового директора от инсульта… Мир его праху! И по большому счёту я счастлива, что удалось в жизни пересечься с этим ярким, неординарным и неоднозначным человеком.